Тайна, в которой война рождалась… (Как империалисты подготовили и развязали вторую мировую войну) - Овсяный Игорь Дмитриевич
Германия вторгается в Польшу
Вечером 29 августа английский посол в Берлине был приглашен на беседу к «фюреру». Дипломатия рейха приступила к осуществлению очередного маневра, имевшего целью сфабриковать предлог для вторжения в Польшу.
Гендерсон явился в рейхсканцелярию по обыкновению со свежей гвоздикой в петлице лацкана. Накануне он вручил Гитлеру личное послание английского премьера. Документ был составлен весьма искусно: содержал все необходимое, чтобы оправдаться перед историей, и в то же время давал ясно понять, что ради соглашения с Германией Англия готова пойти на серьезные уступки, прежде всего за счет Польши.
«Правительство его величества надеется, – говорилось в одном из пунктов послания, – что скрупулезный учет им своих обязательств в отношении Польши не создаст у германского канцлера впечатления об отсутствии стремления использовать все свое влияние для того, чтобы содействовать достижению решения, которое было бы приемлемым как для Германии, так и для Польши».
Предлагая разрешить вопрос путем прямых переговоров между Германией и Польшей, Англия выдвигала условие, чтобы были соблюдены «существенные» интересы Польши и чтобы новое урегулирование было обеспечено международной гарантией. Как показал опыт Мюнхена, смысл британского предложения сводился к тому, что Чемберлен и Гитлер будут за столом, а Польша – на столе.
Ознакомившись в присутствии Гендерсона с посланием, Гитлер сказал, что не замедлит дать на него ответ. Гендерсон заметил, что он не спешит. «Зато я спешу», – возразил «фюрер».
Гитлер действительно не хотел терять времени. Послание убедило его в том, что, несмотря на подписанный 25 августа англо-польский договор о взаимопомощи, британское правительство по-прежнему ищет соглашения с Германией и предлагает сделку за счет своего союзника.
Содержавшееся в послании Чемберлена предложение о прямых польско-германских переговорах нацистская дипломатия решила использовать для того, чтобы сфабриковать предлог для развязывания агрессии. Пригласив Гендерсона, Гитлер вручил ему свой ответ английскому премьеру.
Послание Гитлера освещало состояние германо-польских отношений в весьма мрачных тонах. «Варварские» действия поляков в отношении немецкого населения в Польше являются более нетерпимыми, писал «фюрер». Для нормализации обстановки остаются уже не дни или недели, а лишь часы. Германское правительство скептически оценивает возможность решить вопрос путем предлагаемых Англией прямых переговоров Германии и Польши. Но, желая дать доказательство искренности намерения установить прочную дружбу с Великобританией, правительство рейха выражает свое согласие. Германия готова принять предложенные Англией добрые услуги и просит, чтобы польский представитель, имеющий необходимые полномочия, прибыл на следующий день, 30 августа.
Беседа с Гендерсоном завершилась бурно. Гитлер резко отвел замечание посла, что срок для прибытия уполномоченного Польши слишком мал.
«Когда гг. Чемберлен и Даладье прибыли в Мюнхен, они сделали это на другой день после получения приглашения, Почему польский представитель не может сделать того же?»
Гендерсон пытается возражать. Гитлер разыгрывает крайнее раздражение. Он ссылается на вымышленные сведения об убийстве в Польше 6 немцев. Вот уже целую неделю, как мы толчемся на месте… Мой народ истекает кровью!
– То же самое могли бы сказать и поляки, – вставляет Гендерсон.
– Тем более! Вам, англичанам, конечно, до этого нет никакого дела!
Гендерсон резко протестует. Потеряв контроль над собой, он повышает голос, пытаясь перекричать «фюрера». Несколько успокоившись, посол заявляет, что передаст германские предложения своему правительству. Затем он покидает рейхсканцелярию.
Дневник Гальдера позволяет установить, как планировали гитлеровцы дальнейший ход событий. Запись от 29 августа гласит:
«30.8. Поляки в Берлине.
31.8. Разрыв.
1.9. Применение силы».
Несмотря на ультимативный характер германских требований, англо-французские «умиротворители» продолжали находиться во власти иллюзий, будто дело завершится новым Мюнхеном. Согласие Гитлера начать переговоры было расценено как отступление; считали, что он точно следует примененному в Чехословакии методу. Сообщая о настроениях в правительственных кругах Франции в связи с описанной выше беседой Гитлера с Гендерсоном, Буллит писал 30 августа:
«Они полагают, что Гитлер направит окончательный ультиматум сегодня и что в последнюю минуту вмешается Муссолини и предложит общую конференцию для решения не только польско-данцигского конфликта, но и всех остальных вопросов, касающихся национальных требований, включая его собственные».
Даладье считал, что «фюрер» блефует и не пойдет на риск войны с западными державами. Чемберлен был убежден, что удастся договориться. 30 августа он заявил начальнику английского генерального штаба Айронсайду, что войны не будет.
На пути «умиротворителей» стояли немалые трудности. Подготавливая с Гитлером сделку за счет Польши, политические лидеры Запада отдавали себе отчет, что прямо пойти на новую конференцию по типу мюнхенской нельзя. Подобный шаг после мартовских событий 1939 г. вызвал бы слишком бурное возмущение общественности. Поэтому была разработана более осторожная тактика: удовлетворить гитлеровские притязания, заставив Польшу согласиться на прямые переговоры с рейхом, а плату за это предательство получить в «соседней комнате» – на специальной конференции, которая вскоре была бы созвана для решения вопросов взаимоотношений западных держав с Германией.
Осуществление этого замысла, по мнению английского премьера, требовало большого дипломатического искусства. Резкие антигерманские выступления части печати на Западе, начавшей трубить в рог в связи с «отступлением» Гитлера, могли толкнуть его на развязывание вооруженного конфликта с Польшей. В этом случае под давлением народных масс английское и французское правительства сказались бы вынуждены, вопреки своему желанию, пойти на объявление войны Германии. С другой стороны, опасность усматривалась в том, что поляки, решив, будто Гитлер отступил в результате их «твердой» позиции, могли отказаться от переговоров с Германией на условиях, «которые спасли бы от мировой войны». «Таковы две трудности, которые Чемберлен старается сейчас разрешить, чтобы не очутиться в положении, когда он, возможно, получит мир на подходящих условиях и окажется посреди войны», – сообщал 30 августа американский посол в Лондоне Кеннеди.
Исходя из этих соображений, Галифакс считал необходимым несколько «снизить тон» в отношении Германии. Что же касается Польши, то англо-французская дипломатия с циничной бесцеремонностью готовила ее к принесению в жертву. В письме от 28 августа Лондон потребовал, чтобы она сообщила в Берлин о своей готовности «немедленно» вступить в переговоры. 29 августа, в связи с решением польского правительства объявить мобилизацию (что было вызвано концентрацией германских войск на границах Польши), английский и французский послы потребовали ее отсрочки. Само слово «мобилизация», по мнению британского посла Кеннарда, произвело бы неблагоприятное впечатление; такой шаг мог отрицательно сказаться на англо-германских переговорах.
Насколько эгоистично действовал Лондон во взаимоотношениях с Варшавой, свидетельствует и такой факт. Получив 29 августа германские предложения, где устанавливался срок ультиматума 30 августа, Форин оффис в течение суток обдумывал ответ, держа польское правительство в неведении относительно гитлеровского требования срочно направить уполномоченного для переговоров. Лишь в ночь на 31 августа Кеннард сообщил Беку содержание германского меморандума и текст новой ноты английского правительства, адресованной в Берлин. Бек согласился на прямые переговоры, но отложил окончательное решение вопроса до консультации с правительством, пообещав сделать это до полудня 31 августа.
